Кровавая оргия

Меня разбудил сильный толчок и глухой гул. Корабль тошнотворно качнулся и сходу просел. Я вскочил с постели. Новый взрыв вырвал из-под ног пол и кинул меня к переборке: было такое чувство, как будто череп заполняется абразивной пылью и выдавливаются глаза.Мир был удивительно искажен: перекошенный, в один момент потускневший иллюминатор смотрел прямо в воду и осязаемо (так, что схватывало под ложечкой) опускался вниз, в бездну. В каюте ясно слышался рев врывающихся в трюм потоков, за узкой железной стеной что-то шипело и суетливо дребезжали истеричные шаги людей.- Нас подорвали! Террористы!Сердечко свинцовым комком провалилось в грудь, и, скользя по вздыбленному полу, я рванулся к двери. По коридору, пенясь, хлестала вода. Бежали какие-та люди с неузнаваемо-одичалыми, ополоумевшими лицами.Спасайся, кто может! Спасение там, в том конце длинноватого, узенького коридора, этого залитого оранжевым аварийным светом аппендицита, где у трапа сгрудилась бешеная масса людей! Оттолкнувшись от дверного проема, я ринулся в этот задыхающийся в истерике человечий поток, натыкаясь на чьи-то локти, головы и ноги. Несколько секунд я барахтался в этой адской молотилке, позже получил сильный удар по черепу и, теряя равновесие, провалился и полураспахнутую дверь наиблежайшей каюты-мышеловки. Скользнув по линолеумному голу, я врезался лбом в кромку стола и свалился, уткнувшись лицом в иллюминатор.Там, за толстым прохладным стеклом, уже была вода - зеленоватая, изумрудная, забавно поигрывающая преломлениями солнечных лучей, пронизанная хрустальными гирляндами воздушных пузырьков!Господи! Мы уже погибли! Мы уже покойники! Мы, несколько бешеных крыс людского рода, загнанные в герметичные закутки-лабиринты транс-океанского лайнера, только переживаем свою погибель, упакованные в плотную воздушную подушку кое-где снутри неоглядной корабельной утробы! Боже! Этого воздуха хватит всего на несколько часов, а позже придет агония, мучительная погибель от углекислотного отравления, когда. невыносимая боль начнет распирать череп и раздирать гортань, выдавливать из орбит глаза и свертывать в жгут мускулы!Кажется, я закричал и стал молотить руками по прибывающей в каюту воде. Кровь из ссадины на лбу заливала глаза. Понизу трещали переборки, за иллюминатором зазмеились зеленоватые водные растения, позже судно тряхнуло, и оно легло на дно, скрежеща раздавленными под днищем камнями. Снутри его чрева что-то хрустнуло, в коридоре пронесся истошный крик.Мой взор заметался по каюте. Мозг все еще никак не мог примириться с неминуемостью погибели, все еще веровал в возможность какого-то неописуемого, умопомрачительного спасения. Лампа, иллюминатор, железный шкаф - боже, боже, где же выход?! Господи! Что это?..В каком-то конвульсивном рывке мой взор свалился на нее - на забившийся в угол, сжавшийся на корабельной кровати, раздавленный обвалом происходящего комок людской плоти.Господи! Прости меня! Мне же больше не жить! Все равно погибель... Сме-ерть! И никто ничего не выяснит... Господи, как я не желаю дохнуть!Я встал и шагнул к ней. Влажные джинсы облепляли мои ноги свинцовой тяжестью. Опустошенные страхом глаза зафиксировали мое перемещение. Ее слабость и подавленность странноватым образом возбуждали меня: чувство того, что тут, рядом, есть кто-то, еще больше затерянный, потрясенный, отчаявшийся, чем я, чью мягенькую и беззащитную плоть можно безответно рвать и терзать, заводило меня. Молча, я резким движением сорвал с нее тряпки и бретельки. Я даже не глядел толком на нее, но все равно ослепительное сияние вожделения вспыхнуло в моем мозгу. Распаляясь, я стащил с себя рубаху, совместно с трусами содрал с ног джинсы, и мой плотоядный зверек вырвался на волю перед самым ее лицом, отразившись 2-мя языками пламени в гипнотически замерших зрачках.Я не отдал ей ни мельчайшего шанса. Я смял ее, навалился всей массой, распластал на кровати, заткнул рот губками. Разрывая чужую плоть закаменевшим членом, я в один момент ощутил, как тонки и слабы людские кости, - ее ребра практически прогибались под моей тяжестью. Ожесточенно вдавливаясь в нее, я всякий раз всей грудью чувствовал эту зыбкость и хрупкость костного корсета, снутри которого, отчаянно пульсируя толчками сердца, бьется жизнь распинаемого и разрываемого мною существа.Но все кончилось так внезапно стремительно, что в последний момент я чувствовал быстрее досаду и боль, чем наслаждение. В один момент теряя силы, я отвалился от нее и плюхнулся нагим задом в воду.Странноватое опустошение навалилось на меня. Мир как будто потускнел, стал слепленным сплошь из сероватых тонов. Воздух был уже приметно сперт. Я сел в воде и поразмыслил, что осталось только одно: дойти до буфета, если его еще не затопило, и напиться до утраты сознания, может, так будет легче издыхать. Я поднялся и, не одеваясь, пошел к двери, тяжело переставляя ноги в прибывающей воде.- Куда ты? - услышал вдруг за спиной.Я вздрогнул и обернулся, как будто меня стукнули хлыстом. Она не должна была гласить, у нее не должно быть, по последней мере, такового размеренного голоса!Женщина посиживала на кровати, противоестественно обширно разбросав белоснежные тонкие, как мне показалось, лишенные костей ноги, и, смотря на меня изумленными очами, закрывала рукою промежность. Наверное, я достаточно глупо уставился на нее. Она отняла руку и показала раскрытую ладонь.- Смотри, кровь.Я тупо ухмыльнулся.- Это сделал ты, - в голосе не было никаких особых чувств, быстрее, несколько удрученная констатация факта.Я сделал движение в сторону двери - мне становилось не по для себя.- Не нужно, - вдруг пискнула она. - Не уходи, я не могу одна! Я боюсь! Не оставляй меня! - она спрыгнула с кровати и, с внезапным проворством накинув брошенную мною рубаху, пошла ко мне.В эти секунды я сумел оценить свою "избранницу": она была худой, как тросточка, и немножко неловкой, может, из-за того, что я ее так зверски порвал. Влажная рубаха облепила, казалось, просвечивающие плечи и чуть выступающую грудь. Она даже неудобно улыбнулась и, подойдя ко мне впритирку, вдруг до боли просто спросила:- Мы ведь умрем, да?- Нет, - зло сострил я, - будем жить вечно.- Ну подожди, не уходи! Давай совместно, - бултыхая воду ногами, она двинулась за мной и у самой двери прикоснулась рукою к моему плечу. - Не оставляй меня, что для тебя... Что бы там ни было, но я сейчас все-же твоя дама.Кое-где в горле у меня вдруг встал ком. Я обернулся и увидел эту слабую и роскошную фигурку с расширенными молящими очами, около узеньких лодыжек которой вода завивала мелкие водоворотики. Что-то снутри меня оттаяло:- Хорошо. Пойдем в буфет и напьемся, чтоб ничего не ощущать.Странноватое дело, лицо девицы неуловимо и непостижимым образом прояснилось и даже озарилось бликом какого-то торжества, но она стремительно потупила смущенные глаза.- Да, наверное, так верно... Как жалко, что... - она не договорила свою идея, позже вдруг выложила:- Я не задумывалась, что у меня это так будет... Что ж... Можно? - Она как-то двусмысленно улыбнулась и осторожно дотронулась кончиком указательного пальца до моего обмякшего, свисающего меж бедер члена. - Какой... непонятный, - подобрала она выражение и погладила его подушками пальцев так, как гладят котенка по спине. - Ничего, что я...- Ничего, -- прохрипел я, чувствуя, как во мне вновь закипают сперматозоиды. Кто знает, может, все-же эта древная статуэтка из полупрозрачной матовой и трепетной плоти - подарок судьбы? И мне в ту минутку, когда мозг наводнят последние отравленные углекислотой видения, будет легче умереть, сцепившись в предсмертной судороге с ее гибким телом?Вода прибывала медлительнее, но все также непредотвратимо. Мы пробирались ввысь по наклонному полу, цепляясь за ручки дверей и за все, что попалось под руку. Шагов через 5 я услышал за спиной пронизывающий вскрик. Обернувшись, увидел заполненные страхом глаза девицы: течение медлительно крутило и несло труп мужчины с выпученными очами, и шероховатая ткань его пижамы задела ее оголенной ноги. Я оттолкнул пяткой мертвое тело, и мы двинулись далее. Нам попалось еще 5 либо 6 схожих подарочков, плавающих в самых неописуемых позах. Дышать становилось все сложнее.Не мы одни оказались такими умными: бар на нашей палубе был заполнен людьми, в разной степени одетыми и пребывающими в разных стадиях прострации. Они все занимались примерно одним и этим же делом: бродили по колено в воде по помещению и подбирали разбросанные по всем углам бутылки. Какой-то из них, опорожнив пузырь, зажмурил глаза, задрал, как конь, подбородок и попробовал перочинным ножиком вскрыть для себя сонную артерию, но пропорол только трахею и, отбросив нож, принялся кружиться, жмуря глаза и зажав гортань пятернями. По лохматой груди потекла розовая пена и воздух со свистом вырывался меж пальцами.Не стесняясь собственной абсолютной наготы, я подошел к тому месту, где громоздилась груда бутылок, и избрал для себя одну, с широким гортанью, заполненную ароматным гавайским ромом. Я откупорил ее и начал пить прямо из горлышка, запрокидывая голову и двигая кадыком, и здесь ощутил, что она - эта женщина в моей рубахе - стоит спиной, практически касаясь меня, и глядит на меня как на ЕЕ МУЖЧИНУ либо как на господа Бога, который сотворил ее дамой.Задохнувшись, я оторвал бутылку от рта.- Сейчас я, - женщина протянула руку и, точно так же запрокидывая голову со перепутанной куделью влажных волос, двигая хрупким точеным гортанью и задыхаясь, начала пить из бутылки.Господи, Господи, почему же ты так жесток, Господи?! Почему человек, твое самое расчудесное творение, должен так мучительно и глупо дохнуть? Почему эта дама с таким ласковым и хрупким гортанью, с такими упруго наточенными сосками грудей, смотрящими из-под влажной рубахи прямо мне в глаза, должна задохнуться, разодрать свое расчудесное тело в нестерпимой агонии, захлебнуться своей рвотой и углекислотой? Господи, Господи, почему ей больше не судьба узреть солнце, набрать в легкие головокружащего нектара лугового воздуха, почему ей не судьба родить и придавить к этой груди пухлое тело малыша - моего малыша? Господи, может, я смирился бы, может, мне было бы хоть чуточку легче, если б после меня хоть чего-нибудть осталось!- Дама! - вдруг услышал я чей-то вопль и обернулся.