Темный хрусталь

Некие считали его кретином. Некие для себя на уме. Всем остальным не было до него никакого дела. Иногда самому  для себя он казался отвратен. К счастью, схожее бывало редко. Самокопание не входило в сферу его интересов. Ученику полагается совершенно другое, расписанное в правилах поведения, методических пособиях и иной макулатуре, которая для него вообщем представлялась обидным недоразумением. Как и все другое, что не имело дела к Ней, влекущей, ужасной, магической и прелестной, той, из-за которой неважно какая вздорная дама с жеманной линией жестов и походки,  любая неважно какая глуповатая баба с осиплыми базарными интонациями прокуренного баритона, неважно какая стерва, умница, "голубий чулок" либо "спящая кросотка" и даже совершенно еще безотчетная девченка с доверчивой глазурью во взоре, - они все преобразовывались для него в тайну за семью замками. Они все обладали одним неоценимым и ни с чем несравненным даром, который сближал и соединял воединыжды их. Дар этот невидимый в обыденной жизни для досужих взоров представлялся Ученику перлом природы и был смертельно - так ему казалось -  запрещенным и смертельно - в особенности для него - волнующим.  Естественно, он знал, что это всего только анатомическая часть тела, выполняющая несколько довольно интимных функций, но в его спутанных змеиным клубком идей дамский половой орган обладал колдовской силой, распространявшейся, как он подозревал, в большей либо наименьшей степени на все мужское окружение. Но ни на ком чары вагины не сказывались таким гибельным образом, как на нем, на Ученике.В один прекрасный момент ему поведали  смешной рассказ о каком-то злосчастном, который только о Ней и задумывался. Смешной рассказ не показался ему забавным. Он тоже задумывался только о Ней, не решаясь при всем этом даже про себя, шепотом, произнести принятое в народе ее заглавие. К женскому интимному органу он относился с трепетом идолопоклонства, и хоть какое его наименование, произнесенное вслух - хоть непреличное, хоть вычурное сказочно-арабское, хоть по-пушкински поэтическое, - представлялось ему кощунством. Требовалось новое оригинальное наименование, но все пробы разбивались о непреступный утес однозначности слов, и лучше, чем просто "Она" придумать ничего не удавалось.Она отличалась  шаловливостью, прячась сходу под юбочным многоцветьем подолов- невзирая на превеликое огромное количество подолов, Она оставалась в царственной единственности. И в этом заключалась одна из ее странноватых загадок. Другой загадкой был ее непрекращающийся клич, наподобие того, каким сирены приманивали аргонавтов. Сколько Ученик себя помнил, Она всегда тянула его, и чем далее, тем посильнее.С недавнешних пор ее клич стал просто непереносим. Ученик задумывался о ней и промозглым днем, отправляясь на школьную пытку, и деньком, с тупым упорством отмалчиваясь у доски и пропуская мимо ушей даже те вопросы, на которые знал ответы, и вечерком, когда строки учебников преобразовывались в нечто вроде рябоватой поверхности воды, под слоем которой угадывалась Она, трепетно зовущая и, сразу, страшная, как острая бритва. Перед сном невесомые сладкие образы ее кружились над его головой, он пробовал опустить ее в цвет и свет собственных самых радужных снов. Время от времени это выходило. Он засыпал, с застывшим стоном экстаза на губках. И все равно, днем пробуждался в прохладном поту от кошмарного чувства того, что большая, лохматая и склизкая Она покрывала его тело полностью и хищно старалась всосать в свою черную глубину.Самое досадное заключалось в том, что все познания Ученика о Ней сводились к теории. Научные книжки и схематические картинки, стилизованные иллюстрации и смазанные порно-фото с чуть угадываемыми контурами не столько удовлетворяли тягу к познанию, сколько распаляли.Представительницы дамского пола сами по для себя в отрыве от собственного расчудесного органа заинтересовывали Ученика не достаточно. Одноклассницы оставляли его флегмантичным. Ничего восхитительного не находил он в этих, щебечущих без умолку, созданиях, чьи пустопорожние дискуссии могли просто-напросто свести с разума. Большая часть педагогов-женщин он свирепо не мог терпеть за их приверженность к душераздирающей скукотище уроков, дисциплине и отвратительным голубым штанам, в период затяжных морозов время от времени видных из-под платьица, если их хозяйка тянулась к высоко подвешенному учебному плакату.Совершенно по-иному он относился к самой женской плоти. Все эти соблазнительные мягенькие и упругие, конусовидные и шарообразные структуры тел одноклассниц Ученик довольно стремительно исследовал, пользуясь хоть какой толчеей - в школе с этим не было недочета. Наилучшие попы напоминают резиновые детские мячики, наилучшие груди - антоновские яблоки, смачные даже на ощупь, - решил он про себя, и если продолжал безнаказанно разглаживать в массе девичьи ягодицы, то только по привычке и подсознательной деятельности рук. Но Она ускользала от прикосновений.В тихие минутки урока он мог хватким взором изловить случаем приоткрывшуюся полоску белоснежных трусиков соученицы. Природа трусиков не имела ничего общего с голубыми штанами. Ученик здесь же на уровне мыслей пробовал снять их с девицы. Фантазия, уцепившись за белоснежную полоску и подхватив Ученика, уносилась в теплый оазис сексапильного возбуждения. Он не сопротивлялся. Пусть наслаждение от схожей забавы стопроцентно уравновешивалось неудобством, которое естественно чувствует воспитанный мужик, сраженный в общественном месте внезапной эрекцией. Пусть вибрирующий член бился в штанах, как раненая кобра, приковывая к стулу и лишая способности двигаться, вставать по приказу преподавателя, отчего росла цепь досадных недоразумений. Пусть школьные предписания летели ко всем чертям темной стаей окриков, двоек и записей в дневнике. Пусть мыслить о том, что все-таки прячется под натянутой белоснежной тканью трусиков было до одури мучительно, отказ от услуг фантазии не то чтоб казался ему неприемлимым, способности отказа просто не было.Тем паче что поздним вечерком на лавке в далеком конце пустынного бульвара фантазия без всякого удержа пришпоривала собственных одичавших жеребцов, и белоснежная ткань трусиков одноклассницы уже не представляла никакой преграды - она рвалась и растворялась, открывая немыслимо расчудесный мир, которым сейчас он владычествовал беспредельно. Вдохнув порцию морозного мартовского воздуха, он без задержки взбегал по ступенькам сладострастия, подобно речной стремнине либо ветру забавляясь так и этак с Ней, только-только бывшей таковой неуловимой, таковой дразняще труднодоступной. Смутные образы - отпечатки дурных фото в его мозгу  - еще раз подхлестывали воображение. Зрение могло одурачить, по-настоящему использовать чутье он еще не научился, чуткость его осязательных чувств еще ожидала собственного звездного часа, от ответственной миссии вкусовых рецепторов Ученик и не додумывался, слух тут вообщем был ни при чем. Но воображение, полнокровное, да что там - переполненное соками жизни, служило Ученику верой и правдой.Ночь крепчала. Ночь росла и шумела вокруг заколдованным садом. Блистающие огни танцевали вокруг Ученика в чарующем хороводе, исполненном замудренных линий и фигур. И с трудом уже можно было различить какие из их просто отсветы фонарей в остекленевших мартовских лужах, какие - глаза небесных тел, а какие - рожденные в горящей бесконечности сознания тот перл природы, начавший в некий момент умножаться и делиться в неисчислимых количествах, как в детской игрушке-мозаике.Удовольствие! Если Ученик когда-нибудь после, уже, не будучи учеником, испытывал что-либо отдаленно напоминающее таинственную силу, с которой он играл в предвесенние жмурки на заброшенной скамье, в глухом уголке озябшего бульвара, на самом краю вселенной, то ему становилось жутко. Даже не сама сила, а только слабенькое её эхо касалось струн его естества, но одичавшей и ужасной казалась ее природа, не имевшая ничего общего, никаких точек соприкосновения с миром реальным, адекватномыслящим и законопослушным.Но в те деньки необъяснимость и чудовищность - исходя из убеждений стороннего - игры, растворявшей, как желудок хищника, жалкий комок его трепещущей похоти в ослепительном  море нездешнего, никак не смущали ни сознания, ни совести. Ученику хотелось игры, и охота была пуще неволи.* * *      ...Не ведающий ужаса, погруженный в сон наяву, он растерял чувство времени. Его щуплая фигура в черном демисезонном пальто, съежившаяся на черном краю скамьи, практически сливалась с мраком. Редчайшие прохожие, забредавшие в одичавший час на бульвар, не направляли на него никакого внимания. Даже бригада шпаны, несколько раз продефилировавшая мимо, дымя дешевенькими сигаретами и изрыгая брань, его не увидела. Одиночество, дарованное выше, не имело не единой червоточинки.Защищенный одиночеством как броней, увлеченный замечательной игрой фантазии, Ученик не сходу увидел, что место вокруг него, состоящее из мертвого мира ночи, закончило дышать одним только холодом.  В бодрящем дыхании ветра появились незнакомые раздражающие запахи, заставившие Ученика  возвратить распыленные по мирозданию  частицы себя самого к шершавым брусьям перекосившейся скамьи. Прикрыв глаза, он сосредоточился и попробовал осознать, что все-таки происходит. После неких раздумий ему удалось поймать природу раздражающих запахов: вино, сигареты и что-то еще, приторно удушливое и вызывающее. Это последнее раздражало более всего.Какое-то время в нем теплилась надежда на возвращение и игре, но запахи-оккупанты решительно захватывали место, подавляя собственной мощью хрупкую структуру грез, изнеженных теплом и комфортом гнезда под черепной коробкой.В конце концов его осенило: так до одури вызывающе могли пахнуть только не очень дорогие дамские духи. Не так издавна скопление подобного аромата чуть не принудило его  стошнить на школьной лестнице, где он столкнулся с известной всему подростковому отряду сексапильно озабоченных искателей любовных  приключений начинающей местной гетерой. Она носила белоснежные колготки и бант такого же цвета, слухи, меж тем, о ней прогуливались самые горячие. Дошли они и до Ученика, разбередили любопытство, подталкиваемый которым он пошел на перехват юной куртизанки, не сознавая, правда, ни ясной цели, ни понятной задачки собственных исследовательских работ. Типо случаем, впопыхах обыкновенной школьной суеты, как будто на байке в стог сена, он въехал  лицом в пышущий самодовольством бюст, очень переспелый для молодого возраста его обладательницы, и это было все, что Ученик успел оценить до того, как удушливая, практически слезоточивая пелена накрыла его с головой.