Один день жизни

Романтичная симфония для мужского полового органа  и оркестра.Не  так  издавна кто-то - не помню кто - держался за мою руку, как будто за ниточку воздушного шара, и гласил: "Ты думаешь,  что  жизнь  -  это  то,  что происходит с тобой, пока ты строишь другие планы? Нет, мой драгоценный, ты заблуждаешься.  Жизнь - это всего  только дерганье экрана телека, который смотришь не ты. Вобщем, это тоже не жизнь.  Это только зачатие жизни.  Когда кто-то хватает телеящик,  озверев от его тупости,  и  швыряет  его  с  балкона, только   тогда   и   наступает   реальная  жизнь:  дерганья  еще неостывшего экрана получают смысл, который никогда не появился бы,  находись  телек  как и раньше  в  интерьере   комфорта   и   спокойствия.  К  огорчению,  экран  угасает ранее,  чем телек  врубается в асфальт и совсем разлетается на кусочки.  Потому  понять что-либо не достаточно кому удается.  Очень немногим.  Избранным. Ну, ты знаешь кому...".Абсурд. Он снится мне под утро. Уже много дней попорядку.* * *      10.00.   Господи,  да когда же это  кончится?  Когда  я,  по  примеру  мудрейших,   смогу  вздохнуть  свободно,  освободившись  от  страшной  кабалы  самой  смешной  части  моего  тела,   называемой членом.  Мечты об импотенции - их кошмар так вожделенен! Импотенция - вот  что  приносит  полную  свободу  мужскому  естеству,  крепко-накрепко  скованного  цепями  похоти  и сонма неприемлимых желаний, исходящих от этого неугомонного  органа,  с  легкостью  хамелеона   меняющего,  вне зависимости от воли владельца,  и форму, и сущность. По утрам  к  тому  же  он  имеет  отвратительную  привычку  будить   собственного злосчастного владыки    позывом    абстрактной    страсти,  позыва мерзкого   и   глупого   не    столько    собственной безадресностью, сколько изматывающей напористостью. Я прикасаюсь к  нему и здесь же отдергиваю руку.  Это не эрегированный мужской половой член,  это что-то вроде  хрупкого хрустального  бокала,  готового  рассыпаться  от  хоть какого  неосмотрительного дуновения. Господи, когда же это кончится! Ведь каждый денек одно и то же.Самое забавное,  что, совсем проснувшись, я обнаруживаю себя значительно придавленным к стенке.  Придавленным ничем другим,  как нагим  задом.  Испытав  мгновение испуга - ведь зад не имеет практически никаких половых признаков,  и кто знает,  что могло  произойти  в  опьяненную  ночь,  -  я  просто  покрываюсь  прохладным позже: у жизни нескончаемая нехватка розовых лепестков, от нее всегда  ожидаешь какой-либо гнусности.  Но стремительно прихожу в себя (выручает интуиция закаленного  в сексапильных схватках сластолюбца): аппетитность и теплая мощность этих полушарий молвят сами за себя,  даже не  молвят  -    вопиют  о  собственной  принадлежности существу  обратного  пола.   Означает,   ночь  прошла  своим  чередом.Ночь  любви  и  пьянства,  после  которой  не  под  силу  ни раскрыть,  ни даже удержать в руках том "Войны и мира", но либидо бурлит с неослабевающей силой - умопомрачительный я  человек.  Вобщем,  для поэтов обычно состояние похмелья и всестороннего раздрызга.Сколько  произведений  разной  степени гениальности породило оно!How do you sleep, мистер Сёркин?В гудящей голове  осторожно  ворочаю  мысли-валуны,  пытаясь угадать  с  3-х раз,  кого же из моих знакомых дам я осчастливил сегодня ночкой.  Снова прихожу к выводу,  что как отгадчик шарад я полностью  не  состоятелен    и  решаю  довериться цепкости и  несгибаемости осязательной памяти.Рука  нерасторопно   совершает   путешествие   по   просторам таинственной попы. Ее соблазнительная    объемность    и головокружительная мягкость молвят о том,  что принадлежать  она  может или Татьяне,  или Ольге. Нет, господа, они не сестры, они даже не догадываются о существовании друг дружку.  Просто  зады  у  этих   2-ух   дам   созданы   Природой  по  одной  божественной пресс-форме,   вне  всякой  зависимости  от  родительских   генов.Исследование  попки  сузивает  круг подозреваемых,  но окончательный вывод вероятен только после следственного опыта.С неким усилием  раздвигаю  налитые  прелестной  тяжестью ягодицы  и,   с  первозданным  волнением  найдя  теплый  вход влагалища,      подталкиваю   в   него   собственный   капризный   орган  сладострастья.   Зад   партнерши   с   поразительной  готовностью отзывается,  начинает    ритмично  двигаться,  с  каждым  толчком  наращивая амплитуду и частоту колебаний. Так отзывчива, может быть только  Ольга,  успеваю  я сообразить в самый критичный момент, когда моя плоть взрывается  на удивление скорым  для  похмельного  синдрома, но обычно бурным снова же для похмельного синдрома фейерверком  удовольствия.  Волна удивления необыкновенным эффектом было  подымается в душе.     В тот же момент моя дама исторгает  вопль,  который  может  восприниматься как вопль только непосвященными в таинства секса.  Я же вопль такового рода слушаю как песню.  Ее поют все  дамы  мира  в мужских  объятиях,  если  все  идет  как  нужно.  Слова этой песни, когда-то издавна написанные Змеем-искусителем, неизменны и заложены в подсознании каждой дочери Евы. Но мелодия у каждой из их своя. Неподражаемая мелодия страсти.Я знаю назубок слова этой песни -  благо  моментов  для  их исследования  у  меня  было  предостаточно, считаю их превосходным  творением,  слившим воедино дьявольское и божественное,  и всегда впадаю   в   эйфорию,    когда   слышу   эти   сверхъестественно-сверхбожественные звуки.Но сейчас  что-то  мешает  мне  насладиться  до  конца.Появляется еще одна волна удивления, смешивается с первой, образуя завихряющий  мозги  бурный  поток.  Мелодия  песни  моей дамы мне  незнакома! Я слышу ее в первый раз! В фонотеке моей сексапильной памяти  нет ничего подобного.Вы скажете: с кем не бывало,  кому  из  нас  не  приходилось пробуждаться  рядом  с  совсем  нагой  и совсем незнакомой дамой?  Со  мной  не  бывало,   мне  не  приходилось!   Личное знакомство  с  дамой  перед тем,  как лечь с ней в кровать,  - непререкаемый закон для меня.  А запамятовать  даму,  с  которой  вечерком познакомился  -  тем  более,  если  она обладает настолько выдающейся попой, не только лишь зазорно, да и непростительно. Неуж-то старею?Признательная  влажность  поцелуев  увеличивает  мое   смятение. Приложив  некие  усилия  и  вырвавшись  из  затухающего  огня женской неги,  обнаруживаю в собственных объятиях  и  не  Ольгу,  и  не Татьяну,  а совершенную незнакомку, с которой вяло-загадочной красотке, изображенной Крамским, даже приравниваться забавно.Похоже, она замечает изумление в моих очах,  но не знает к чему  его  отнести.  Делему  она  решает по-своему, хотя и не очень оригинально: заползает с головой под одеяло, скользя по напрягшимся мускулам моего тела,  как  гюрза  по  вертикальной горе,  находит ртом обессилено опавший член и приступает к волшебству,  которое неповторимая  эстетика  индийской эротики, именует игрой на флейте любви.К   этим   музыкальным   экзерсисам  на  своем  сексапильном органе привыкнуть нереально.  Тем паче,  если ловкий язычок  и  мягенькие губы   владеют   значительной   фантазией   в  области  сосательно-глотательных движений.  И скоро неведомая мне дама, чей зад  знаком мне до боли,  резвится  золотым петушком на моем вновь воспрявшем и несгибаемом члене, сотрясая диванчик сильными толчками.Уже  несколько  флегмантичный  к  ее  страсти   я   обдумываю   создавшееся  положение.  Если  я  спал не с Ольгой,  то, какого же черта я до сего времени в кровати с другой  дамой,  пусть  милой  и полностью общительной. Ведь утро, судя по обезумевшим солнечным лучам, ломящимся  в  окно,   уже  в  самом  разгаре.  Скосив  взор  на  будильник,  с страхом понимаю,  что до  прихода  Татьяны,  которой  вчера  деньком  я,  кажется  (а  сейчас  я  уже  ни в чем же не уверен), провозгласил свидание, остается минут 20.Принимаю срочные меры для доведения  партнерши  до  оргазма. Извернувшись  в замудренном акробатическом этюде,  средний палец правой руки помещаю на  ее  заднепроходном  отверстии  (оно  тотчас  же  отзывается трепетно испуганным сжатием). Средний палец левой - на клиторе (такой сорванец, всегда норовит ускользнуть!).  Секунда,  другая,  что  же  она канителит?  Нечеловеческим усилием напрягаю все мускулы и пещеристые  тела  члена.  Еще малость дожать. О, как я понимаю штангистов. И  только тогда начинаю чувствовать мягенькие, но ясные спазмы влагалища. Наконец!Моя дама в истоме низвергается на кровать. В этот момент она очень похожа на драгуна,  порубленного кривыми саблями янычар.  Я же,  напротив,  проворно вскакиваю,  стремительно  натягивая  одежку  и бормоча какую-то околесину о срочных делах.Ей,  похоже,  спешить некуда.  Не спешно посетив ванную, она также лениво одевается, на ходу диктуя мне телефон,  а заодно имя и фамилию.  Ага!  Ее зовут Евгения. Отлично. Пусть и постфактум, но отчитался перед совестью. Ну а сейчас - бай-бай, моя малышка!Мы совместно выходим из дому.  При чем я чуть  способен  скрыть уколы тыщ иголок, колющих душу изнутри. Евгению же мое волнение  будто бы принуждает быть еще больше расслабленной и неторопливой.Прощаемся  у  кустика  жасмина,  скрывающего  наш длинный поцелуй от неусыпного соседского ока.  Расчудесное июльское утро расточительно льет  на  нас  свое  бодрящее  благоухание.  После  крепкой сексапильной встряски - наилучшего средства от спиртных недугов - это  значительно проясняет мысли.Она  идет  к  трамвайной  остановке,  а  мне,  типо, - на троллейбус. На несколько секунд во мне пробуждается  издавна уснувший талант спринтера, способного составить конкурентнсть самому Карлу Льюису. Стремглав обегаю вокруг дома,  прикидывая в уме меж  иным, где  я  мог  познакомиться  с  Евгенией,  но,  воспарив на лифте в квартиру,  здесь же о ней забываю - телефон рассыпается в  останки  от гула.Да,   это  Татьяна.  Гласит  с  телефона-автомата  в  2-ух кварталах от моего дома.  Отлично.  У  меня  еще  есть  малость времени, чтоб навести относительный порядок и поменять простыни.11.30. А вот и она, моя северная кросотка: широка, глубока, стройна.  Швыряет  сумочку  в  кресло,  не  обращая  внимания  на сохранившиеся  следы  бардака    (вобщем,  бардак  вечен),  сама плюхается   в   другое  и  начинает  плести  нить  собственной  обыкновенной околесины.